Ясным апрельским утром 1928 года судно, вставшее на якорную стоянку в порту Хакодате, привлекло повышенное внимание японских краболовов. Они готовились здесь же к выходу на промысел, и появление неожиданного конкурента смутило их. Между тем на пароход с русским названием "Первый краболов", сменяя друг друга, поднимались представители санитарных, портовых, полицейских, гражданских властей. Вскоре к борту подошла шаланда с грузами, подготовленными здешним отделением советского торгпредства. А на другой день экипаж судна пополнили триста японских рабочих и администрация - синдомастер, четыре его помощника, переводчик и врач И тем не менее происходящее мало беспокоило японских краболовов, ревниво следивших за нежданным гостем. Можно, рассуждали они, иметь пароход, хороших синдо и рабочих, но ведь капитан на мостике - русский. Откуда ему знать, как выбирается место на крабовых полях?

Японцы не знали, что капитаном "Первого краболова" был Александр Игнатьевич Дудник.

С крабами русские познакомились давно. Переселенцы на Алеутских островах ловили их прямо под берегам, а в начале семидесятых годов XIX века крабов добывали уже и в Приморье. Неудачные попытки их консервирования на Камчатке были сделаны в конце девяностых годов, а в Японии, на острове Кюсю, - в начале нынешнего века. Вскоре .пришли удачи. Первый крабоконсервный завод в Японии пустили в 1907 году; первые русские консервы были выпущены через год на заводе, построенном в бухте Гайдамак. Через два года в пустынной бухте Находка поднимается второй завод.

Японцы очень быстро оценили выгоды производства консервов на экспорт, и потому новые предприятия растут как грибы. Компания "Ничиро" строит в 1916 году на Парамушире крупный завод, куда доставляют крабов от южного берега Западной Камчатки. В 1920 году японцы выставляют на промысел первую плавучую крабоконсервную факторию (так называли они первые свои краболовы). Три года спустя к камчатскому побережью выходит уже шесть плавучих заводов.

России было не до деликатесов - первая мировая, революция, гражданская война. В 1914 году на Дальнем Востоке было выработано всего 730 ящиков краба. Следующая партия пришлась только на 1920 год. А первые советские крабовые консервы на внешнем рынке появились еще через три года. Выпускались они Тафуинским заводом, заводам на острове Попова в Приморье и Кихчик-Кольским (фирмы Люри) на Камчатке. Однако о конкуренции с японцами не могло быть и речи. Последние пускали в дело не только добычу у собственных берегов, но и многомиллионный улов с крабовых полей вдоль Большой и Малой Курильских гряд, у Южного Сахалина, западного и восточного побережий Камчатки, берегов Приморья. Львиная доля промысла крабов приходилась на советские воды. Достаточно сказать, что в 1927 году японские фирмы арендовали у нас 88,9 процента всех краболовных участков.

Конечно, ни о каком соблюдении правил аренды японцами говорить не приходилось. Капитан Дудник в плаваниях на "Брюханове" в этом убеждался не раз. Какая там выборочная эксплуатация крабовых зон, планирование будущих уловов, когда шел откровенный, циничный грабеж. Выход был один - создание собственного краболовного флота, способного покончить с японской монополией на международном рынке. Идея воплотилась в ничем не примечательном японском сухогрузе "Тайячмару", построенном в 1913 году. Именно на него обратили внимание представители советского торгпредства в Токио, когда по поручению Дальгосрыбтреста выбирали подходящее судно для установки на нем оборудования крабоконсервного завода. Договор о покупке "Тайя-мару" за 350 тысяч рублей был подписан 3 февраля 1928 года. Крабовая путина у западного берега Камчатки начиналась в середине апреля, поэтому ремонт, установка оборудования в порту Осака велись авральными темпами - за сорок пять дней. Пятнадцатого марта Дудник поднял на "Первом краболове" советский флаг.

Что представлял собой наш первенец? Из сообщений, печатавшихся весной 1928 года в газете "Красное знамя", можно узнать, что "пароход оборудован американскими машинами, работающими частью электричеством, частью паровой энергией". Имелась на нем превосходная по тому времени радиоустановка, через которую радист Николай Филиппович Качимов еще в Осаке установил связь с "Добрыней Никитичем", ледоколом Владивостокского порта. Производственный штат краболова- японцы. Уровень комфорта был для них поразительный: хорошие жилищные условия, специальная японская баня, лазарет на четыре койки. Производительность краболова составляла 400 ящиков консервов в сутки (в ящике 48 фунтовых банок). Восемь мотоботов, собственный москитный флот...

28 марта "Первый краболов" прибыл во Владивосток. В несколько дней предстояло принять снабжение, продовольствие, доукомплектовать команду. Александр Игнатьевич, еще с молодости усвоивший механику портовых хлопот, быстро наладил дело. Помощники с полуслова понимали своего капитана. И тот втайне гордился этим. Шутка ли, почти весь штурманский состав "Брюханова" перешел с ним на "Первый краболов". Доволен остался Дудник и встреч)ей в городе с Анной Ивановной Щетининой, досрочно закончившей третий курс водного техникума. "В ходе разговора и вежливых вопросов о делах, - вспоминает она, - выяснилось, что он - капитан "Первого краболова" - набирает команду, а я, бедный студент, ищу работу. Александр Игнатьевич со своей обычной улыбочкой заметил, что... выучка на "Брюханове" вполне обеспечивает нужные знания и он может предложить мне одно из двух (вакантных мест матроса второго класса. Мне было предложено явиться к старпому Дороховскому".

И вот - Хакодате. Со стороны Сангарского пролива город и порт не видны, их скрывает большая сопка, четыре вершины которой обильно заросли карликовым лесом. Искусно запрятанные в нем древние крепостные укрепления создают красивый фон: чисто японский пейзаж. Впрочем в первый же день пребывания на берегу любители восточной экзотики разочаровались - европейский тип архитектуры, довольно скудная растительность. Поэтому основное внимание все уделяли работе. А ее перед рейсом было невпроворот.

К набору рабочих советская администрация согласно договору никакого отношении не имела. Как не имела права вмешиваться во взаимоотношения японской администрации и рабочих. И потому, когда старпом Павел Станиславович Дороховокий обнаружил, что треть принятых на борт рабочих составляют дети 14-15 лет, ему пришлось довольствоваться вот таким разъяснением:

- В укладке нужны тонкие пальцы и быстрота, господин штурман. Взрослый рабочий никогда не уложит так банку, как мальчик, - буднично и просто объяснил главный синдо, пожилой и высокомерный Хага-сан.

Всеми делами, касавшимися найма рабочей силы и специалистов, распоряжались синдо. В Японии они составляли крепкий союз подрядчиков, и не имевшие своего профсоюза простые рыбаки во всем зависели от них. Одни синдо нанимали рабочих за их умение работать на путине, такие считались порядочными. Дрянной же синдо (он, впрочем, мог быть и хорошим специалистом) нанимал на летний сезон тех, кто зимой его потчевал, ухаживал за ним или угощал. Любое распоряжение мастера для японцев рабочих являлось законом. Они кланялись своим синдо в пояс, заодно такого же почитания удостаивался и советский комсостав. Очень скоро выяснилось, что на синдо японскими властями возложены функции политического надзора за подопечными. Об этом, случалось, в нетрезвом виде толковал капитану Дуднику главный синдо.

Александр Игнатьевич внимательно присматривался к многочисленному пополнению. Ему не впервой было общаться с японцами. Как-никак, пять путин пришлось на "Брю-ханове" гонять браконьеров в камчатских водах, бывать на их судах, вести нелицеприятные разговоры с капитанами, подробнейшим образом описывать в официальных актах их воровские действия. Очень многое можно было узнать, многому научиться, имея дело с наглыми, улыбчивыми, но прекрасно знающими рыбацкое дело нарушителями. Дудник учиться умел. Больше того, он проявил уважение к святой промысловой традиции - "Первый краболов" вышел из Хакодате в один и тот же день с японскими краболовами, которые все это время настороженно присматривали за ним.

...Уже несколько дней стояла ветреная погода, но по-настоящему шторм проявился, когда суда из Сангарского пролива вышли в Тихий океан. В штормовой мгле быстро пропали берега, идущие где-то неподалеку суда, и только чайки продолжали сопровождать тяжко переваливающийся между зеленоватыми валами пароход. Дудник понимал, что гонка между японскими краболовами уже началась. Каждый из них старался во что бы то ни стало вырваться вперед и первым появиться на знаменитых крабовых полях у берегов Западной Камчатки. Тогда никто не посмеет поставить свой пароход по соседству ближе, чем на пять миль.

Обогнать японцев Александр Игнатьевич не рассчитывал: бывший "Тайя-мару" никаких ходовых преимуществ перед ними не имел. Другое дело - выбор курса. Японские краболовы, как правило, шли в апреле на место с океанской стороны Курильских островов. Следовать охотоморской стороной считалось неосмотрительным: плавучие льды в эту пору обычно теснились вблизи островов протяженной и плотной массой. И все-таки Дудник решил проливом Фриза - между островами Итуруп и Уруп - выйти в Охотское море и взять курс "напрямик" на остров Птичий. Чутье подсказывало ему, что нынешней штормовой, а значит, довольно теплой весной льды сейчас должны быть мористей Курил.

В Охотском море стало заметно спокойнее. И хотя приходилось опасаться остатков плавающего льда, шли ходко. У Парамушира пасмурная погода перешла в сплошной туман. На бак выставили впередсмотрящего. Через каждые пять минут тяжелый гудок как бы продавливал туман. Едва ли в это время здесь могли быть пароходы, но морские законы непреклонны. Снова и снова ревел гудок, тщетно окликая холодное море. Только на траверзе Большерецка встретили лед и пошли средним ходом, пробираясь в разводьях. Лед поредел только 20 апреля, уже на подходе к острову Птичьему.

Следующее утро выдалось ясным. Море ласково голубело под лучами солнца, поднимавшегося над дальними белыми хребтами. Вокруг тишина и покой, на горизонте - ни дымка. Дружно были спущены на воду все промысловые боты - кавасаки. Началась перевозка на остров горючего, материалов, всего того, что понадобится позже. В те времена на Птичьем, кроме чаек, топорков и гагар, никого не было: грузы оставили безо всякой охраны. К вечеру капитан Дудник вывел "Первый краболов" "а заранее облюбованное место, отдал якорь. И вновь по обоим бортам закричали майнальщики, затарахтели паровые лебедки. Все восемь кавасаки были спущены на воду, вмиг разбежались во все стороны и к ночи выставили пробные сетные порядки. Дудник профессионально отметил слаженность японских рыбаков.

Вечером в кают-компании собрался весь командный состав парохода, пригласили главного синдо и его помощников. Александр Игнатьевич появился во всем великолепии парадной капитанской формы, величественно прошел во главу стола, в изобилии заставленного всякой снедью, и добротной российской, и замысловатой японской. Не скрывая своего хорошего настроения от четко начатого дела, он встал и предложил тост за удачу на промысле. Второй тост на еле-еле узнаваемом русском говорил главный синдо. Он с восхищением отозвался об умелых действиях капитана Дудника-сан, позволивших обогнать его соотечественников, и выразил надежду, что японцы и русские хорошо сработаются, чтобы каждый получил большие деньги. Праздничный ужин в этот день был устроен и всей команде, японским рабочим. Весело было в кубриках и на палубах. Но спать улеглись рано: первой смене задолго до восхода солнца нужно быть на ногах.

Только на другой день к вечеру мористей, за пределами наших территориальных вод, появились силуэты японских краболовов.

Один только крохотный эпизод - но в нем, как море в капле, отражается характер Александра Игнатьевича Дудника. Собственно, и вся жизнь его была непрерывной гонкой, в которой соперниками были не только японские краболовы, но - куда чаще! - бюрократические препоны, так называемые объективные обстоятельства. А главным соперником всегда был и оставался он сам. Потребность превзойти самого себя, прыгнуть выше головы, сработать на пределе возможного - этот юношеский максимализм не иссяк в нем с годами. Он, кажется мне, всегда оставался мальчишкой в душе, всю жизнь пробегав наперегонки с собой. Удивительно ли, что часто сбивалось дыхание, а порой и подкашивались ноги? Но эта вечная гонка дарила не только усталость, но и сладкие, вечные минуты удовлетворения собой, минуты исполненного долга и хорошо сделанной работы. Так (было и в том первом - историческом как-никак для державы! - краболовном рейсе.

Я не раз бывал на промысле. При желании мог бы - плохо ли, хорошо ли - восстановить события почти шестидесятилетней давности. И то - самое первое - утро "Первого краболова". Но разве могут сравниться умозрительные заключения с живыми свидетельствами очевидца?! Пусть и с другого судна - ветер эпохи дул в одни паруса. В двух номерах журнала "Рыбное хозяйство Дальнего Востока" за 1931 год мне встретилось замечательное по своей художественности и профессиональной точности описание действий первых советских ловцов крабов у западного берега Камчатки. Автор - Н. П. Знаменский, мастер на краболове, впоследствии ученый-ихтиолог. Вот отрывок из его очерка "Подводный Клондайк":

"...Сойдя с талей, отваливают от черных бортов и уходят в нахмурившуюся просоленную даль кавасаки, оплетают в темной глубине закраины торных крабовых путей расправленной ячеистой делью. Высоко ворочаются над палубами хваткие стрелы, и первые стропы добычи ложатся рядами на застеленные люки. Рычат, вскипая, палубные котлы, нарастает дробный такт ножей рубильщиков, смешиваясь со стуком распаковываемых ящиков и потряхиваемых банок в заводских твиндеках, и вихревой бег передаточных ремней оживляет четко шевелящиеся закаточные станки; приземистые вместительные автоклавы с жарким добродушием раскрывают свои глубокие пасти...

...Люди в высоких резиновых сапогах и макинтошах с капюшоном курят и смеются. Их восемь человек. Синдо-рулевой у румпеля и компаса со свистком на груди - ветер слова уносит, - чумазый моторист в своем люке и шесть ловцов.

Волна наддает, кавасаки дыбится и в пенистых брызгах, разрезая покатывающиеся гребни, под стук мотора все дальше и дальше уходит в нахмуренную даль... Пароход скрылся из глаз, и кругом ничего, кроме низко нахлобученных туч и бесконечной вереницы встающих гребней.

Синдо свистит. Стоп! Бросает лот. Течение, глубина - такая-то, грунт - песок, румб - такой-то. Опять вперед вполветра. За борт летит веха-бамбучина с флажками и прицепленный к ней арбузообразный стеклянный шар в оплетке - большой наплав. Начало порядка. Сообразно глубине с запасом обмериваются концы к стенке и якорю, которые также выкидываются за борт.

А дальше идет косой полосой в серо-зеленую глубину лента крупноячеистой сети, ряд равномерно выкидываемых хлопающих грузил на поводах у нижней подборы и цепь утягивающихся шариков-наплывов у верхней, и там, по самому дну ставящаяся стена ловецкого порядка. Каждый краболов своими кавасаками выбрасывает в море ежедневно до тысячи и более этих сетей...

Синдо наклоняется к компасу, свистит - и кавасаки, загнув пенную дугу, раскачиваясь и ныряя, торопится обратно с захваченной добычей к безопасной определенной точке в пустынном просторе глухо шумящей водяной темноты...

Вот десятки людей с крючьями в руках торопливо выпутывают из перевившихся, замотанных, намокших жгутов сетей, растянутых на штабелях стропов, колючих запутанных крабов и бросают их на палубу. Это тяжелая, кропотливая работа. Но надо успеть. Горы стропов подгоняют. За бортом в провалившейся темноте - свистки. Подошли новые кавасаки с грузом. На палубе крабов хватают за шевелящиеся еще лапы и, перевернув панцирем вниз, наступают сапогом на задок бронированного покрова. Раз, к себе - и панцирь с внутренностями оторван. Ноги летят в корзинки, крышки панциря - за борт. В дело идет только мясо членистых ног.

Корзинки тащат к оцинкованным железным клеткам с проволочной ячеей изнутри и высыпают туда. Двести-триста "рабов - и клетка полна. Лебедка поднимает ее над котлом и погружает в кипящую воду. Варщики в толстых резиновых фартуках отскакивают назад от выплескивающихся потоков кипятка и тотчас же бросаются вперед - закрыть котел деревянной крышкой. Это - предварительная варка в 15 минут. Котлы - железные баки со змеевиками паропроводов на дне. Варщики регулируют варку вентилями, перекрывая пар в трубах.

Сварено. Клетка со сваренными, красными дымящимися крабами выхватывается из котла и опускается за борт на глубину трех - четырех метров для охлаждения...

Семь - восемь минут охлаждения. Всесильные тросы взмывают клетку над палубой, варщики длинными крючками выбивают задвижку у дна, и поток крабов вываливается на растущую кучу уже разрываемого нога от ноги полусырца. Клешни обламываются в отдельные корзиночки.

Дальше вся эта груда ног в корзинах подносится к двум столам разделки, где сорок - пятьдесят человек вырезают особыми ножницами мясо и рубят потом ножами членистые ножки, из которых специальные вытряхальщицы выбирают мясо, по величине кусков, в разные корзиночки.. Мясо промывается в деревянных банках в чистой холодной! морской воде и спускается вниз - в завод..."

Пионерный рейс "Первого краболова" складывался успешно. Вскоре рядом с ним появился второй советский плавучий крабоконсервный завод - "Камчатка". Совсем новый пароход был приобретен Акционерным Камчатским обществом в США. За десять дней (!) в Японии на нем установили необходимое оборудование. Капитаном "Камчатки" был назначен Георгий Иванович Александров, опытнейший дальневосточный моряк, человек трудной и интересной судьбы. Это именно он вернул Советской России один из первых пароходов Добровольного флота - "Эривань" из Шанхая, куда тот был угнан в 1922 году из Владивостока белогвардейским контр-адмиралом Старком.

Вдвоем работалось веселей. Дудник хорошо знал Александрова, дружил с ним и теперь был рад помочь ему добрым советом. Каждый наш краболов в свою первую путину должен был выработать по 12 тысяч ящиков консервов. Место у острова Птичьего, выбранное в апреле Дудником, позволило "Первому краболову" выполнить этот план за половину срока. В начале лета за первой продукцией пришел пароход "Астрахань". Он увез консервы, которые тут же были отправлены на лондонский рынок.

17 октября "Первый краболов" вернулся во Владивосток, изготовив более 20 тысяч ящиков консервов. "Камчатка", "ачавшая промысел позже, выработала 14 ящиков. Первый опыт советского крабового промысла в Охотском море у берегов Камчатки закончился большим успехом. В ту же осень была сделана попытка расширить сферу действия и продолжительность работы плавучих ? заводов, для чего "Первый краболов" вышел на лов краба у советского побережья в Японском море и смог выработать более тысячи ящиков консервов. Конечные итоги путины 1928 года у "Первого краболова" таковы: выпущено 21400 ящиков консервов. Каждый ящик стоил государству почти на 700 рублей дешевле, чем такой же,, но выработанный на береговых заводах.

Две трети крабовых консервов, выпущенных в этот год на Дальнем Востоке, пришлись на долю "Первого краболова" и "Камчатки". Все консервы - и высшие сорта и низшие - поглотил экспорт. Особый аппетит на деликатес проявили Соединенные Штаты, в то время еще упорствующие в непризнании Советского Союза. Интересно замечание одного из участников становления дальневосточной рыбной промышленности: "...Наши консервы, главным образом крабовые, с японской наклейкой на английском языке отправляются в Америку на потребу брезгающим советской продукцией американцам. Они лицемерят перед собой же, не замечая маленького советского герба или пятиконечной звездочки-наклейки".

Теперь уже было о чем беспокоиться японским "крабникам". "Первый краболов", возглавляемый Александром Игнатьевичем Дудникам и на хлопоты которого с таким оскорбительным снисхождением поглядывали они в Хакодате в тот ветреный апрель, пробил роковую брешь в японской крабовой монополии. Еще год назад правительство Японии, не опасаясь конкуренции, пыталось нормировать вылов краба в Тихом океане. Сейчас, когда на сцену вышел новорожденный советский флот, пусть пока в составе всего двух судов, всякие сдерживающие центры отключились. Перед лицом "русской опасности" правительство Японии отменило даже свои прежние формальные ограничения. Главари компаний, яростные конкуренты, не гнушавшиеся никакими действиями друг против друга, - вдруг пошли на мировую. Представители обществ "Нихон и Косен" и "Снова Косен" договорились у берегов Камчатки координировать свои действия и выступать вместе против советских плавзаводов. Компания "Ничиро" - пионер хозяйствования в чужом доме - тоже готовилась дать бой.

Двадцать два японских краболова вышли весной 1929 года в море. Такой армады у западных берегов Камчатки еще не видели! 420 тысяч ящиков крабовых консервов выработали они. 44,2 миллиона крабов выловили! Прибавив к этому соответствующий процент самок и молоди, получим ошеломляющую цифру - 87 миллионов штук! Это был пик японского промысла, после которого наступил стремительный спад. В 1930 году на лов вышло 19 краболовов, в следующем - 9, затем - 7... Советский же краболовный флот набирал силу: 1929 год - 4 плавзавода, 1930-11. В том году был организован Кработрест. Впервые семь краболовов отказались от японской рабочей силы.

Так начинался путь к безраздельному первенству советского краболовного флота.