С этим интересным моряком я познакомился примерно в 1957 г. во время стоянки в ремонте на судоверфи. Однажды вечером к нашему борту поставили паровой военный буксир. Через несколько дней я обратил внимание на его капитана. Человек он был с открытым лицом, любил пошутить. Вставал очень рано и прохаживался по палубе. И к началу рабочего дня уже знал, что надо делать в первую очередь. Хоть это и был паровой буксир, но порядок на нем царил отменный. Чувствовалась, что экипаж относится к своему кораблю с любовью. Даже швабры были сделаны с оплеткой, аккуратно скойланные выброски. Перед дверьми всегда лежали чистые маты, сплетенные из манильского троса. Всегда смазанные задрайки на дверях двигались без скрипа.

В один из дней состоялось наше знакомство.

- Давно ли на Камчатке?

- Да, с тридцать пятого года.

- А на каком судне начинал морячить?

- На "Ките", - ответил мне Василий Иванович. - В тридцать восьмом.

- Но ведь буксир "Кит" затонул со всем экипажем в тридцать восьмом?

- Да, затонул.

И он поведал мне следующую историю:

"Я родился в 1923 г. в богатейшем сибирском селе, в Омской области. Рядом стояла тайга, в ней водилось много зверя, в речках и озерах - рыбы. Леса для постройки домов и хозяйственных построек было достаточно. Эта вольготная жизнь продолжалась до тех пор, пока на наше село, как и на все остальное, не "положили глаз" большевики. В 1930 г. они организовали в нашем селе коммуну, а потом - какую-то артель. Жизнь сразу же начала стремительно ухудшаться. А к началу 1933 г. стало плохо совсем. Наступила настоящая голодовка.

В одну из ночей наша семья, собрав пожитки и нас, четверых детей, на подводе покинула родное село. Довезли нас до ближайшей железнодорожной станции, и началась скитальческая жизнь. А таких, как мы, на железнодорожных станциях толкалось видимо-невидимо. Кругом было плохо: голодовка, карточная система. Предприятий и заводов, по сути, не было. Их стали строить позднее. На станциях орудовало много жулья, по-сибирски - ширмачей. Подолгу мы на станциях не задерживались, переезжали на товарных поездах, на тормозных площадках, если не сгонял кондуктор. Из-за этих переездов учебу в школе я запустил.

Наконец, счастье нам улыбнулось. В одном из городов набирали на Камчатку. Отец завербовался, не раздумывая. Он получил небольшие подъемные, погрузил нас на нары в "телячий" вагон. Тащились до Владивостока очень долго. "Стояли у каждого семафора", - так шутили люди.

Наконец, добрались до Владивостока, а там и до Петропавловска. Отец поступил в порт грузчиком, а мать - уборщицей. Цены на Камчатке тогда были в два раза ниже чем "на материке", а заработки - вдвое выше. Поселили нас в бараке. Спали на топчанах, на набитых соломой матрацах. Стали вволю кушать хлеба и лососевой рыбы. Стоила она дешево, а ловили ее закидными неводами на Кошке, на месте нынешнего морвокзала, и на Озерновской косе. Стали покупать кое-что и из одежонки. Казалось, что наступило успокоение. Но семью подстерегло несчастье. Ранней весной 1937 г. отец сорвался с кунгаса, долго пробыл в воде, застудился и вскорости умер от крупозного воспаления легких.

И вот осталась моя мать, неграмотная уборщица, с четырьмя детми на руках. Я - старший, за мной три сестренки. Наступили черные дни. Мать брала дополнительную работу - зашивала в складах мешки. Что она, неграмотная крестьянка, могла еще делать? Глядя на бедствующую семью, один из администраторов порта посоветовал матери устроить меня на буксир "Кит", стоявший в Ковше рыбного порта.

В середине октября меня приняли палубным учеником, чему я был рад безмерно. Все-таки теперь кусок хлеба был обеспечен. Но недолго длилось мое счастье. Началась покраска. А на берегу в киоск привезли "горный дубняк". Надо сказать, что спиртное тогда на Камчатку доставляли редко. Боцман дал мне денег, канистру литров на восемь и велел привезти этого "дубняка". На шлюпке я быстро смотался на берег и поручение боцмана выполнил. Дело происходило в обед, и расположились мы на главном мостике. Поскольку я был начинающий мореход, то они решили "оморячить" и меня. Налили стакан и заставили выпить. Никогда не употреблявший спиртного, я опьянел и сразу же уснул. Опья-нели и остальные, нечаянно опрокинули ведерко с белилами. Краска потекла по надстройке. Старпом поднялся на мостик и увидел эту неприглядную картину. Боцмана и меня он списал на берег.

В тот вечер я долго не решался идти домой. Наконец пришел и все рассказал матери. Она заплакала: "Как жить будем?" Моему горю не было границ.

Через несколько дней к вечеру "Кит" вышел из Ковша. Как и положено, дал три прощальных гудка. Я стоял на берегу и видел это. Сердце мое разрывалось на части. Кажется, несчастнее меня человека на свете не было. Дал себе слово не брать в рот хмельного. А еще через несколько дней я встретил на улице боцмана. Подбежал он ко мне со слезами, обнял и говорит: "Ругаешь ведь ты меня, Вася, но ведь "Кит" утонул со всей командой". Вот какие дела. Поистине не знаешь, где найдешь и где потеряешь.

Потом счастье улыбнулось и мне. Меня взяли палубным учеником на сейнер "Вилюй" - новенькое судно японской постройки. Повезло мне страшно. Команда была очень хорошая. Узнали, что я из большой семьи, и отца у меня нет. Особенно душевным был боцман из прибалтов, Ян Янович. Да и я привязался к нему. Своей семьи у него не было. Начал он меня учить такелажным работам, плетению кранцев и матов, вязать морские узлы, а потом и покрасочным работам. Приходилось помогать повару на камбузе чистить картошку, мыть кастрюли. Хорошим человеком оказался и председатель судового комитета, третий механик. Он выхлопотал материальную помощь, и в один из дней вместе с боцманом повел меня в магазин. Купили костюм, ботинки, фуражку, пальто и кое-что из мелочи. Я был на седьмом небе от счастья.

Научился стоять на руле. В 1940 г. мне исполнилось семнадцать лет и, наконец, меня перевели в матросы второго класса. Снова моей радости не было предела. Оклад повысился, я стал самостоятельным человеком, помощником матери. Радовались за меня и сестренки.

Но наступил 1941 г., началась война. Зимой меня призвали в армию. На транспортном судне повезли нас, новобранцев, во Владивосток. Там после курса молодого бойца я попал служить на бронепоезд. Поскольку был подготовлен к армейской жизни, служба мне давалась легко. Стал отличником боевой и политической подготовки. Рвался на фронт, писал рапорты, а мне в ответ: "Надо будет - возьмем". И указывали на тот берег реки, где стояла Квантунская армия: "Как ты думаешь, они сюда пришли чай пить? Держат вас здесь, чтобы не повторилось, как на Западе в сорок первом".

Время летело. Дело шло к войне с Японией. И надо же было случиться такому! За два дня до начала боевых действий я сломал ногу, попал в госпиталь. А тут наши пошли в наступление. Война оказалась скоротечной, и 3 сентября мы уже праздновали победу. Наконец-то я вернулся на бронепоезд. Он участвовал в боях, моих товарищей наградили медалями и орденами. Только я получил одну-единственную медаль "За победу над Японией".

В 1950 г. демобилизовался и вернулся в Петропавловск. Поступил во вспомогательный военный флот на буксир, уже боцманом. В 1954 г. окончил курсы судоводителей-двухсоттонников, стал работать помощником, а потом и капитаном".

Я долго не терял связи с Василием Ивановичем. Но время шло, он вышел на пенсию и уехал на материк. Писал друзьям, что живет хорошо, звал в гости, передавал приветы.

Сейчас я изредка подхожу к стеле, что напротив бывшего Тралового флота. На ней - фамилии погибших членов экипажа буксира "Кит". Но не суждено было уйти в морскую пучину боцману и моему знакомому Василию Ивановичу Полякову…