В последнее время все чаще раздаются заявления политологов о том, что в своем экономическом и нравственном падении Россия достигла дна. К сожалению, для подобных оценок оснований более чем достаточно. Так что хоть и велика, и богата Россия, но отступать дальше некуда. А посему нужна политика интеллектуального прорыва в части охраны и использования важнейших национальных активов - земли и природных ресурсов - на благо общества. В начале века в России хорошо понимали простую истину, что владыкой мира "будет не тот, кто скопил горы золота, а тот, кому принадлежит земля". Русский еженедельник писал в 1911 г., что главная "забота правительства страны, богатой землей, должна заключаться в сбережении ее для народа - хозяина государства", поскольку "все погибнет, если земля откажется кормить страну, какой бы культурной во всех других отношениях она ни была" [цит. по: Харрисон, Титова, Роскошная, 1999:40].

Поэтому если Россия и дальше в своих экономических программах будет придерживаться принципа "secnd hand", считая, что все самое лучшее в экономической теории уже изобретено на Западе, мрачные прогнозы политологов обязательно сбудутся. Обладающая огромным природно-ресурсным потенциалом Россия в XXI веке неизбежно окажется в центре глобальных экономических и экологических проблем. Однако для превращения несомненных природных преимуществ в экономическую мощь ей следует избавиться от догматических пут монетаризма. Для защиты национальных интересов России огромное значение имеют как сама теория ренты, так и механизм ее практического воплощения. Этот механизм базируется на усилении роли государства в регулировании природопользования и создании единой государственной системы учета и экономической оценки богатств природы.

То, что Россия может создать подобный механизм и использовать теорию ренты на службе национальной безопасности, подтверждает собственная история - как отдаленная, отстоящая от настоящего времени, как минимум, на столетие, так и не столь отдаленная, если считать таковой советский период.

Традиции землеустройства и платного землепользования в России имеют многовековые корни. "Писцовыми книгами", которые берут свое начало от так называемых "данских книг" времен татарского владычества, подтверждается тот факт, что земельные ресурсы постоянно находились в обороте, являясь одновременно платежным средством и базой для сбора налогов (дани). При Иване Калите (начало XIV века) право сбора дани на Руси перешло в руки князя московского, что стало фундаментом для строительства политического и экономического могущества Москвы. К концу XVI века "писцовые книги" стали называться "книгами письма и меры" и включали в себя наряду со сведениями о принадлежности и использовании земель и элементы переписи населения [Брокгауз, Ефрон, 1895: 457, 458]. Созданию Иваном III (XV век) ядра единого Российского государства и свержению монголо-татарского ига способствовало введение своеобразной формы оплаты труда за несение военной и государственной службы - одаривания поместными землями. При нем наряду с вотчинной (наследуемой княжеской, боярской, монастырской) собственностью на землю, оформившейся в X-XI вв., появились и поместная земельная собственность и новые дворяне - помещики^* [Большой..., 1998].

На вооружение и содержание армии средств у молодого государства, как правило, не хватало, а земли в то время было достаточно. Служилое дворянство было причислено к крепостному сословию, обязанному нести военную службу^**, которое должно было использовать переданные им земли так, чтобы по первому зову государя "конно, людно и оружно" и в зависимости от размеров своих поместий являться на военные сборы [Савелов, 1996].

Государевы "жалованные грамоты" - удивительные документы. Знакомство с ними помогает понять изначальный смысл новых родовых дворянских имений, который состоял в обеспечении преемственности героических дел предков. "Похваляя" службу, промыслы и храбрость тех, кто в разных походах с полками "многое одоление над противными славно по всему свету показал", грамоты явно в воспитательных целях обстоятельно перечисляли и то, что православному воинству забывать не следовало [Негоновская, 2000]. Наряду с "жалованной грамотой" каждый помещик получал на свое поместье выпись из "книг письма и меры" в виде "грамоты на столбцах". Эти выписи содержали в себе подробнейшую кадастровую информацию [Негоновская, 1998].

В XVII в. земли, воды и другие неразрывно связанные с ними ресурсы стали по государевым указам передаваться во владение (общее достояние) казачьих войск, охраняющих границы империи. Чтобы войска не обременяли казну и сохраняли боеспособность, казаки совмещали несение воинской службы с занятиями, обеспечивающими продовольствием не только войско, но и семьи казаков. Факты свидетельствуют о том, что важнейшим источником доходов казачьих войск был рыбный промысел [Вешняков, 1894].

Как видим, российские государи в прошлом, в отличие от нынешних государственных мужей, лучше понимали простую истину: надо хорошо кормить свою армию, чтобы ее место не заняла другая. И наделяя дворян землей, а вместе с нею и другими ресурсами природы, они взамен требовали несения воинской повинности. И это было намного нравственнее, чем то, что мы имеем сегодня, когда природно-ресурсную ренту позволено присваивать тем, кто называет Россию "этой страной" и не несет никаких моральных обязательств перед нею за право обладания землей и другими богатствами природы. Представляется, что если бы желающие разбогатеть за счет нефтяной и энерго-ресурсной ренты рисковали за это право жизнями собственных детей, все решалось бы по-иному. Так что сегодняшним властям нелишне вспомнить об исторических корнях

могущества России.

Исторический опыт подтверждает и факты периодического проведения ревизий по наличию и использованию земельного фонда. Так, после потрясений Смутного времени первый государь из династии Романовых (Михаил Федорович) в начале своего царствования предпринял коренную ревизию российских земель и изучение платежеспособности населения. В этих целях по решению Земского Собора в 1619 г. во все края государства были направлены писцы и "дозорные".

Петр положил начало постоянному государственному контролю за использованием как земель, так и других ресурсов природы. В этих целях он учредил Камер-коллегию (1717), которая ведала государственными доходами, сборами, пошлинами, недоимками и наблюдала за исполнением натуральных повинностей. Она должна была природные ресурсы "...по возможности умножать, и к приращению приводить и того ради с губернаторами и воеводами прилежно корреспондировать и во всех таких к приращению всего государства делах всяким образом спошествовать" [Вешняков, 1894: 677].

Екатерина Великая продолжила начинания Петра. В ее царствование под эгидой Российской Академии наук были предприняты масштабные научные экспедиции по изучению производительных сил Российской империи и детальному описанию принадлежащих ей природных богатств, включая и такие отдаленные окраины, как Северо-Американские владения. Можно сказать, что с этого момента ведут отсчет история отечественного естествознания и начало создания научных основ учета и охраны лесов, почв, вод, рыбных запасов и т. д. Одной из целей экспедиционных работ было создание реестра оценочных сведений для исчисления реальных поземельных, лесных, промысловых и т. п. налогов, ставки которых устанавливались с учетом качественных характеристик используемых ресурсов.

Наибольший интерес к проблеме стоимостной оценки природных ресурсов в России пробудили земельные реформы 1861 г., проведение которых потребовало упорядочения арендных отношений и определения уровня цен при купле-продаже земли [Карышев, 1892; Мануйлов, 1905]. Учет и описание земель, лесов и других ресурсов становились все более подробными в качественном и количественном отношениях, приобретая черты природно-ресурсных кадастров как информационной базы для фискальных целей. Исторический опыт подтверждает, что и плата за лесные, рыбные и иные ресурсы в дореволюционной России носила выраженный рентный характер [Моисеев, 1999; Титова, 1999а].

Ведение лесного хозяйства приносило ощутимый доход в казну. Так, в 1913 г. от государственных лесов был получен валовой доход в сумме 96,2 млн руб., 9/10 которого (84,5 млн руб.) - от продажи леса на корню. При этом "чистый" доход (валовой за вычетом издержек, включая и затраты на управление и ведение лесного хозяйства, содержание научных институтов, опытных лесничеств, лесных школ, выплату социальных пособий и др.) составил 64,3 млн руб. [Шутов, 1996].

Значительные доходы казне приносили и платежи за использование казенных промысловых вод. В 1894 г. аренда рыбопромысловых водоемов, преимущественно астраханских, дала казне 1,8 млн, билетный сбор - 2,7 млн руб., а в целом платежи за водные биоресурсы (не считая сборы казачьих войск) составили примерно 5% от стоимости выловленной рыбы [Кевдин, 1915]. За счет платежей за ресурсы оплачивалось государственное управление рыболовством, затраты на которое составили в рассматриваемом году 168 тыс. руб. [Вешняков, 1894]. .

Приведенные цифры свидетельствуют не только о том, что природные богатства служили весьма ощутимым источником пополнения казны, но и о наличии государственной системы учета в сфере природопользования.

В первые годы советской власти исследования по проблеме аренды земли и других ресурсов природы и рентных отношений по инерции продолжались вплоть до середины 30-х гг., но постепенно товарные отношения в природопользовании начали исчезать. Ресурсы стали использоваться по символическим ценам и даже бесплатно. В результате даже такая высокодоходная отрасль, как лесное хозяйство, перестала приносить былые доходы и быстро утрачивала черты целостного экономического механизма, основанного на культуре воспроизводства лесов [Шутов, 1996], хотя формально государство продолжало сохранять интерес к вопросам аренды и рентных отношений при использовании земли и других природных ресурсов. Так, в апреле 1927 г. Экономическим Советом СССР было принято решение перейти в рыболовстве от принципа оплаты права лова рыбы в форме отчислений от доли стоимости улова к развитой системе рентных отношений. Ученым было предложено исследовать природу рыбопромысловой ренты и подготовить предложения для такой реформы. Результатом этого стала книга М. И. Чеснокова "Рента и арендные отношения в рыбном хозяйстве" [ 1931 ]. Однако ученому, исследовательские возможности которого были ограничены рамками взглядов Маркса, сложно было справиться с этой проблемой.

К сожалению, вскоре на изучение проблемы ренты и рентных отношений был наложен запрет. Государство провозгласило, что при социализме все виды ренты исчезают, поскольку земля и другие природные ресурсы не являются объектами купли-продажи. И хотя работы по инвентаризации (таксации) природных ресурсов в советское время не прерывались, из них были исключены задачи стоимостной оценки ресурсов в фискальных целях. А без этого работы во многом утратили свою качественную суть.

И все же жизнь подтвердила, что устранить декретами объективную реальность нельзя. Игнорирование значения ренты как важнейшей экономической компоненты в производственном процессе и использование якобы "даровых" природных ресурсов обернулись расползанием площадей городов и поселений. Это привело также к нерациональной разработке месторождений полезных ископаемых, недостаточно оправданному росту акваторий водохранилищ за счет изъятия земель сельскохозяйственного назначения, хищническому использованию живых ресурсов природы, гигантомании в сфере природопользования и многим другим проявлениям экологического кризиса. Поэтому после двух десятилетий забвения проблемы стоимостной оценки природных ресурсов она возникла вновь.

Новый период становления теории ренты ведет свой отсчет с конца 50-х, когда появились публикации Л. В. Канторовича, С. Д. Черемушкина и С. Г. Струмилина, обративших внимание на те потери, которые несет общество из-за отношения к природным ресурсам как к "даровым благам". Ученые считали необходимым вменить в функции органов государственного управления задачу экономической (стоимостной) оценки природных ресурсов и рассматривали ее в качестве способа наилучшего использования последних [Черемушкин, 1959; Струмилин, 1967].

"Введение ренты в хозрасчет и экономические показатели будет стимулировать наиболее правильное, с точки зрения всего общества, решение экономических вопросов, связанных с использованием природных источников, - писал в 1959 г. нобелевский лауреат академик Л. В. Канторович. - Правильное исчисление и систематический учет ренты дают возможность наиболее целесообразно использовать природные источники, не допуская их случайного, неполного и нерационального использования. Кроме того, учет ренты в оценке продукции... уравнивает условия производства для разных источников, обеспечивая рентабельность везде, где производство рационально... Величина последней (дифференциальной ренты - Г. Т.) определяется той экономией труда, которую дает использование этих источников в оптимальном плане" [Канторович, 1959:121,122].

На протяжении нескольких лет учеными активно обсуждались разные методы стоимостной оценки природных ресурсов. Нельзя не отметить, что становлению методологии платного природопользования препятствовала большая несвобода ученых, вызванная догматическим отношением к взглядам Маркса на теорию земельной ренты, хотя, как известно, он не успел завершить третий том "Капитала", где анализировалась эта проблема, и оставил немало пробелов в этом вопросе. Тем не менее понятие "интенсификация земледелия" в трактовке Маркса (дополнительные вложения капитала на одном и том же участке земли) длительное время оправдывало рост затрат в сельском хозяйстве безотносительно их эффекта. Непросто было обойти и такую категорию, как марксова абсолютная рента. И все же наука справилась с прокрустовым ложем марксистских подходов к ренте. В 1967-1969 гг. журнал "Вопросы экономики" подытожил результаты дискуссий по данной проблеме, после чего окончательно возобладали рентные подходы и единым критерием экономической оценки природных ресурсов была признана дифференциальная рента.

Возобновившиеся исследования теории ренты имели два направления практического применения. Целью первого являлось выравнивание экономических условий использования земель и природных ресурсов в разных природно-климатических зонах. Основным оценочным показателем этого направления был признан дифференциальный рентный доход, а результаты изысканий на первом этапе нашли практический выход в зональной дифференциации закупочных цен на продукцию сырьевых отраслей.

Второе направление связывалось со стоимостной оценкой земель и иных природных ресурсов для определения ущерба, причиняемого им хозяйственной деятельностью. Оно рассматривалось как способ борьбы с растущей бесхозяйственностью использования природных ресурсов, прежде всего с необоснованным выводом из оборота земель сельскохозяйственного назначения для размещения новых поселений и производств, а также для определения сравнительной эффективности капитальных вложений в сырьевых отраслях. Базовым показателем этого направления стала капитализированная рента [Хачатуров, 1969].

К началу 80-х гг. ЦЭМИ РАН были обобщены результаты проводившихся исследований по методам применения рентных оценок в природопользовании [Федоренко, 1973; Гофман, 1977], и в 1985 г. была подготовлена методика сравнительной экономичес

кой оценки важнейших видов природных ресурсов [Методика..., 1985]. Она стала основным методическим руководством для денежной оценки природных ресурсов не только в СССР, но и в странах Восточной Европы.

В основе методологии ЦЭМИ лежала сравнительная экономическая оценка отдельных видов природных ресурсов с учетом многообразия полезных эффектов, получаемых от их использования как в настоящее время, так и в перспективе. Ренту предлагалось исчислять по разности затрат на добычу сырья в замыкающих (предельных) и конкретных (оцениваемых) условиях. Уровень замыкающих затрат должно было устанавливать государство на какой-то отрезок времени при заданных ресурсных ограничениях, включая ограничения экологического характера.

Оптимальная оценка условий добычи природного сырья была ориентирована не на фактические, зачастую неудовлетворительные, результаты, а на потенциально возможные при рациональном природопользовании. Методика экономической оценки природных ресурсов рассматривалась как одно из направлений теории оптимального планирования, поскольку выбор наиболее эффективного варианта использования природных ресурсов (максимизации ренты) предполагалось проводить в рамках составления перспективных штанов размещения производительных сил.

Методология ЦЭМИ впитала в себя многое из теории ренты в ретроспективе и по принципиальным позициям не отличалась от западной, в основе которой также лежала предельная производительность земельных участков. Противникам планов и балансовых расчетов уместно напомнить, что Джеймс Милль еще в начале XIX века первым предложил облагать налогом все приросты рентного дохода к некоему базовому году. Более четко эту идею оформил его сын - Дж. Ст. Милль, обосновавший общие принципы расчета земельной ренты на основе "единого всеобщего критерия". Первым шагом на пути налогообложения земельной ренты, по его мнению, "должна стать оценка всех земель в стране" (см. гл. 3 книги III). Методология ЦЭМИ создавала возможность проведения сравнительных оценок природно-ресурсного и ассимиляционного потенциалов разных территорий, учета различий по климатическим условиям и на основе объективных критериев позволяла строить межбюджетные отношения. Она предусматривала создание государственной системы учета природных ресурсов по внутренней и мировой конъюнктуре цен на сырье, позволяла определить стартовые налоговые ставки ресурсных платежей и выстроить "мост" для безопасного перехода от плановой экономики к рыночным отношениям.

Изложенное свидетельствует о том, что внутри плановой системы формировались рыночные механизмы и, развивайся они эволюционно, сегодня мы не только имели бы систему рыночной оценки ресурсов, учитывающую экологическую компоненту, но и могли бы внести свою лепту в становление теории ренты. Таким вкладом могли стать теории использования пространства и размещения производительных сил, неразрывно связанные с теорией ренты и незаслуженно игноририруемые англоязычными теориями. На этот существенный пробел указывают многие ученые. В частности, А. Маршалл призывал английских экономистов проявить интерес к данному обстоятельству, поскольку "неравенство в местоположении по отношению к лучшим рынкам является столь же сильным фактором возникновения в избытке производительности", как и неравенство по плодородию. Хотя для Англии, считал он, с ее высокой плотностью населения и хорошими сухопутными транспортными коммуникациями (от себя добавим: с гораздо меньшими масштабами, чем Россия, и чрезвычайно большим рентным выигрышем, который дают морские побережья и порты) это и не является роковой ошибкой [Маршалл, т. III, 1993: 46].

Пренебрежение указанными теориями поражает и другого английского экономиста М. Блауга. Подобное положение вещей он называет "одной из великих загадок в истории развития экономической науки" и видит причины его в "консерватизме и зашоренности мышления", не позволивших поставить на службу обществу важнейший геополитический фактор, а также в том, что "все известные разработчики теории размещения писали по-немецки; труды многих из них никогда не переводились на английский язык (и остаются непереведенными по сей день), а экономическая теория продолжала оставаться преимущественно англоязычной в течение более 200 лет". "Но, может, разгадка тайны проще, чем нам кажется? - пишет он далее. - Если бы Рикардо строил свою теорию ренты на основе учета преимуществ в размещении предприятий, а не сосредоточивался бы на анализе различий в плодородии почв, если бы труды Тюнена были легки, а не трудны для понимания и если бы Лаунхардт выражался словесно, а не говорил языком математических формул, то классическая теория размещения производства скорее всего заняла бы достойное место в "Принципах" Маршалла и стала бы частью сложившейся экономической доктрины" [Блауг, 1994:583,584].

Российская методология использования рентных оценок избежала отмеченного недостатка англоязычных теорий. Ее большая заслуга состояла в том, что вслед за немецкими учеными она внесла достойный вклад в развитие теории использования пространства. Напомним, что уже в начале XIX века И. Г. Тюнен, а за ним В. Лаун-хардт, А. Вебер и другие немецкие экономисты и математики предложили методы стирания (выравнивания) различий в экономических условиях использования земель с помощью ренты по местоположению и оптимизации размещения аграрных предприятий с учетом предельных издержек. Они сделали попытку ответить на еще один чрезвычайно важный вопрос: как сочетается земельная рента в изолированном государстве с дешевым импортом сельхозпродукции. Эта проблема нашла развитие в достаточно прагматичной немецкой экономической школе [см. об этом: Блауг, 1994: 568].

Природно-географические особенности у каждого государства постоянны. Поэтому проблемы использования пространства, размещения производительных сил и справедливого распределения природных богатств в любой стране являются фундаментальными факторами, определяющими особенности общественного устройства. У реформирующей экономические отношения России не было ни концептуально-методических, ни административных, ни правовых причин, препятствующих выбору оптимальных подходов для изъятия государством рентного дохода. При солидном научном заделе по стоимостной оценке природных ресурсов и растущих возможностях использования современных информационных технологий, позволяющих на новых методологических подходах решать довольно сложные эколого-экономические задачи на принципах быстрого реагирования, реформы способствовали созданию надежной государственной системы контроля за использованием богатств природы. Если бы исследования по методам экономической оценки природно-ресурсного потенциала и установления ставок рентных платежей развивались в темпах, набранных до начала реформ, за относительно непродолжительное время могла бы сложиться гибкая государственная система оценок, позволяющая ежегодно вно сить коррективы в стартовые ставки рентных платежей за пользование ресурсами в зависимости от складывающейся рыночной конъюнктуры.

Однако этого не произошло. Научные заделы по проблемам, столь важным для жизнеобеспечения страны таких размеров, как Россия, оказались невостребованными. В результате произошла подмена макроэкономических требований политической географии "региональной наукой", в рамках которой не могут быть реализованы теории, включая теорию ренты, обеспечивающие оптимальное размещение производительных сил по критериям экономической эффективности и национальной безопасности.

Академик Д. С. Львов констатирует, что в самом начале перестройки был учинен настоящий погром экономической науке, занимающейся оптимизационным размещением производительных сил на основе рентных оценок. Хотя именно она формировала знания, относящиеся к сфере национальной безопасности. Эти знания ближе всего приблизились к мировым стандартам, о чем свидетельствует факт присуждения Нобелевской премии Л. В. Канторовичу [Львов, 1999]. Будучи востребованными государством, они помогли бы за короткий срок создать механизм динамической оценки природно-ресурсного потенциала страны как в целях налогообложения, так и в целях защиты российского сырья от распродажи по демпинговым ценам.

В ходе реформ были разрушены информационные массивы, необходимые для установления стартовых ставок платы за ресурсы. В сфере природопользования воцарился информационный хаос, играющий на руку "искателям ренты" [Титова, 19996]. Вместе с утратой данных статистической динамики длительной ретроспективы, столь важных для объективной оценки состояния дел в сфере природопользования, случилось и нечто не менее серьезное: прервалось поступательное развитие научного поиска.

Государство, считает С. Ю. Глазьев, и автор разделяет эту точку зрения, разучилось "улавливать" не только природно-ресурсную ренту, но и ренту интеллектуальную, к которой относится создание научных основ для управления страной таких масштабов, как Россия. А "страны, которые не способны генерировать и получать интеллектуальную ренту, - утверждает Глазьев, - вынуждены расплачиваться либо природной рентой, либо дешевым трудом" [Глазьев, 1998: 43]. Более того, государства, не оказывающие поддержки отечественным научным школам и экономящие деньги на содержании науки, по мнению Ф. Жолио-Кюри, неизбежно превращаются в колонию.

^* По указу Петра Первого (1714) все поместные земли обрели статус вотчинных, т. е. стали передаваться по наследству. Этим указом Петр вменил в обязанность всего дворянства несение службы на поле брани, а не лежа на печи. Начатые им реформы в плане всеобщей воинской повинности завершил Павел.

^** Крепостное право как форма прикрепления крестьян к земле и подчинение их власти феодала было оформлено лишь при царе Алексее Михайловиче Соборным Уложением 1649 года.