Глава 22

- Внимание экипажа! Швартовым командам приготовиться к швартовке! Боцманской команде прибыть на бак! Бригаде мастера Ольховского - на корму!

Громовой голос старпома, усиленный мощными мегафонами, разнесся, кажется, по всему Тихому океану, достиг ближних и дальних берегов-материков, и всполошил всех тутошних обитателей. На это первый обратил внимание матрос Валерий Левченко.

- Старпом всех пиратов разбудит своим басом, - заметил он в раздевалке, облачаясь в робу. - Сейчас к "Востоку" сбегутся, в кольцо возьмут.

Ольховский пошутил:

- Не надо было брать с собой много баксов, не боялся бы никаких пиратов. Раздай нам понемногу, пока не поздно.

Левченко сдвинул брови, напуская на лицо задумчивость, и через секунду невесело изрек:

- Один хрен, кому отдавать. Что вам, что пиратам. Те еще могут сжалиться, хоть на пиво оставят, а от вас потом точно ничего не получишь.

Матросы рассмеялись. Сравнение с морскими разбойниками льстило самолюбие, тем более товарищ ставил их разбойные замашки даже выше пиратских. Круто, ничего не скажешь.

- Теперь понятно, почему ты так чутко спишь, - поделился своей догадкой Алексей Арнаутов, напарник "толстосума" по каюте. - Почему ночами крутишься-вертишься. Оказывается, заморские баксы спать не дают. Интересно, где ты их прячешь, в каком углу матраса?

- Так я тебе и сказал, - пророкотал Левченко. - Ха, нашел лоха.

- Швартовым командам по местам стоять! - громовой голос старпома ворвался в раздевалку, заглушая смех. - Внимание! Матросам Левченко и Арнаутову сразу же после швартовки прибыть в распоряжение главврача Воробьева! С носилками…

На этот раз старпомовский баритон оказался бессилен против дружного хохота шестерых парней. Они не смеялись, а дружно ржали, не в силах остановиться. И про швартовку забыли.

- Да, большие деньги до добра не доводят, - подытожил Ольховский. - Двинулся наш Валера…

И выразительно покрутил пальцем у виска, вызывая новый приступ смеха. Все прекрасно знали о несчастном случае на иностранном судне, знали, с какой целью "Восток" идет на швартовку, и зачем требовались носилки, но не посмеяться не могли. На палубу вышли с хохотом, с улыбками, продолжая подтрунивать над "толстосумом", и тот тоже не отставал, смеялся вместе со всеми. Со стороны доблестная бригада мастера Ольховского походила на появившуюся из кабака подвыпившую ораву, а не на моряков, идущих на швартовку. Забыли, что столь ответственная и небезопасная операция требует серьезного подхода. А неподалеку от раздевалки стоял главврач Воробьев, скрестив на груди руки, и внимательно смотрел на приближавшееся сзади по корме судно. Доктор уже настраивался на операцию, и потому выглядел сосредоточенным, серьезным, и на беспричинно веселящихся матросов не обращал внимания. Увидев Ольховского, попросил:

- Михалыч, больного надо забрать как можно быстрей, не теряя ни минуты. Каждая секунда на счету.

Ольховский сразу стал серьезным, хотя ответил не без улыбки:

- Не волнуйтесь, док, у нас все готово. Пересадочная корзина на левом борту, вот она, сами видите, кран в готовности, люди в курсе дела. Как только с мостика дадут "добро" на пересадку больного к нам на борт, сразу подадим азиатам корзину, и доставим больного прямо вот сюда, к дверям лазарета. Вы лучше азиатов предупредите, чтобы они не замешкались, а мы свою работу сделаем по-армейски, как учили. Верно, Валера?

Матросы вновь оживились. Фамилия Левченко с легкой руки старпома превратилась в своеобразный эликсир бодрости, включая и ее обладателя. "Толстосум" не стал спорить

- Верно, верно, - но, тем не менее, обратился за помощью к доктору. - Скажите, док, для чего я вам понадобился, а то они меня уже достали. Еще объясните им, несмышленым, что носилки для переноски раненых немного отличаются от сейфа для хранения денег. Если поймут, конечно.

Доктор просьбу матроса оставил без ответа, не улыбнулся даже, показал рукой на площадку возле входа в лазарет, куда по замыслу мастера должна была "приземлиться" корзина с больным.

- Носилки будут здесь.

И ни слова больше. Серьезность хирурга сказалось на настроении матросов, они уже не шутили, не смеялись, никто даже не решился намекнуть о призовом поощрении в виде пузырька спирта за оперативную транспортировку больного. Береговые запасы давно закончились, иссякли, а после вахты не мешало бы принять понемногу на грудь, расслабиться. Может, эскулап догадается сам? Мужик же, должен же понимать родственные души. Дай бог, чтобы операция прошла успешно, без осложнений. Это повысит шансы на получение вожделенного пузырька.

* * *

Швартовка много времени не заняла, проблем не доставила, и никаких трудностей не вызвала. Все прошло как задумывалось, как планировалось. После того как индонезиец поравнялся с "Востоком", с базы из линемета выстрелили грушу с привязанной к ней тонкой веревкой - "выброской", в воздухе просвистело, прошелестело, и через несколько секунд "выброска" была на палубе индонезийца. Угодила, правда, не на палубу бака, а в носовую надстройку, и даже на "Востоке" хорошо слышали гулкий шлепок, с которым небольшая по размерам, но массивная по весу груша соприкоснулась с иностранным судном.

- Поцеловались, - удовлетворенно заметил боцман Литвиненко, убедившись, что иностранцы подхватили "выброску", и тут же быстро и сноровисто потянули ее к себе на борт. - Не тютелька в тютельку, но годится.

Начало положено. Следом за тонкой и легкой "выброской" через клюз к иностранцу решительно потянулся капроновый швартовый конец, чьей главной обязанностью было соединить воедино два встретившихся по воле несчастного случая судна - украинский и индонезийский. Не навсегда, лишь на время, но накрепко и надежно.

- Боцман, вначале подаем прижимной! - гремел с мостика зычный голос старпома. - Как только закрепят конец, выбирайте слабину! Но не резко, а помалу.

- Ясно!

- Потом подаем продольный!

- Ясно!

У боцмана голосище тоже дай боже, такой же "луженый", и безо всяких рупоров разносился чуть ли не по всему судну. В динамиках слышалась английская речь, звучали команды, видимо, коллеги-судоводители уточняли курс, скорость движения, очередность подачи и крепления швартовых концов. Ну и, наверное, обсуждали последние детали переправки больного на борт базы. По длине корпуса иностранец уступал "Востоку" минимум вдвое, и рядом с такой махиной выглядел скромно. Поэтому со стороны заход сухогруза на швартовку походил на желание прижаться к высокому надежному борту базы, укрыться за ней от океанских волн, набраться сил, получить помощь и поддержку. Собственно, так оно и было.

- На корме! Подавайте "выброску"!

На этот момент суда шли уже почти рядом, борт к борту, соприкасаясь кранцами. Кранцы скрипели, звенели цепными соединениями, скрежетали от большой нагрузки, они то ли радовались появившейся возможности показать свою значимость и крепость, то ли возмущались, и потому буйствовали. А вот волны внизу шумели явно от возмущения, ибо сдвигавшиеся друг с другом два стальных корпуса зажимали водный простор в рамки, лишали свободы, и в довершение вовлекали в образовавшееся от движения судов течение. А может, океан просто напоминал морякам о своем строгом нраве, о мощи, требуя уважительного к себе отношения, и заодно призывал к осторожности.

Через несколько минут толстые капроновые швартовы соединили корму "Востока" с кормой сухогруза, теперь суда шли рядом одним курсом, с одинаковой скоростью. Оставалось для пущей надежности скрепиться дополнительными концами, и дальше двигаться в одной связке. Теперь приключившаяся на индонезийце беда стала общей, одна на два экипажа. "Востоковцы" иначе и не помышляли, искренне переживали за исход предстоящей операции, а моряки с подходящей группой крови согласились стать донорами, поделиться с индонезийцем своей кровью. Без раздумий и без ненужных уговоров.

Швартовка еще продолжалась, а стрела "востоковского" крана уже понесла на борт индонезийца пассажирскую корзину. Матрос Сухинин, он же по совместительству крановщик, сработал с ювелирной точностью - корзина опустилась на палубу в двух метрах от группы моряков, и, главное, опустилась мягко, аккуратно. Для пересадки больного аккуратность - важнейшее дело, а при морской качке подобную работу выполнить непросто, тут нужен и опыт, и мастерство. У матроса Алексея Сухинина хватало и того, и другого, не случайно старпом перед швартовкой упомянул именно его имя. И Алексей не подвел.

Едва корзина коснулась палубы, к ней тут же доставили больного. Его несли не на носилках, а на куске брезента, укрепляя в мысли, что на сухогрузе не было не только врача, но и многого другого не хватало для нормального пребывания в море. Впрочем, в данной ситуации такой способ перемещения экономил драгоценное время, больной оказался в корзине буквально через секунду. Носильщики не отличались вежливостью, с больным товарищем не церемонились, слишком уж незатейливо поместили его в корзину. Попросту положили. Следом за больным в корзину взобрался еще один моряк, закрыл за собой дверцу.

- Вира! - крикнул Ольховский, подняв для убедительности руку. - Вира, Леша!

Сухинин выбрал момент, когда корпус сухогруза стал приподниматься на волне, и одновременно с этим выбрал слабину троса. Корзина мягко оторвалась от палубы, вроде не оторвалась, а просто зависла, и после этого маневра сразу пошла на подъем. Любопытствующие зрители, облепившие левый борт базы, встретили действия крановщика одобрительным оживлением. Вот что значит мастерская работа, правильно говорят, мастерство как талант, оно или есть, или его нет. Самый ответственный момент остался позади, ибо поставить корзину на свою родную палубу для Алексея труда не представляло. Через несколько секунд корзина стояла у двери лазарета, в метре от хирурга. Левченко и Арнаутов находились неподалеку, ожидали распоряжений доктора, десятка два любопытствующих толпились за их спинами. Пока матросы укладывали больного на носилки, Воробьев не спускал глаз с будущего пациента, пытаясь уже по внешнему виду определить его физическое состояние, и, кажется, не проникался оптимизмом. Состояние пациента внушало серьезные опасения, он не мог даже говорить, не то что двигаться. Бледный, с закрытыми глазами, весь окровавленный, индонезиец походил на мертвеца, вызывая большие сомнения в успешном исходе.

- В операционную! - поторопил доктор. - Быстро!

И первый перешагнул через дверной порог, именуемый на флоте коротко, но затейливо - комингс.

* * *

На палубу доктор вышел примерно через час, когда уже стемнело, идущие рядом два судна освещались мощными прожекторами, а океан, обступивший международную парочку со всех сторон, представлял собой непроницаемую черноту. Волны отсвечивали бурунами неподалеку от судов, в лучах прожекторов, и шумели между бортами непрерывно и грозно. Кажется, вознамерились проверить надежность крепления кранцев, этих странных сооружений в виде огромных резиновых цистерн с нанизанными на них всевозможными цепями, тросами и прочими металлическими погремушками. Между бортами стоял сплошной шум, срежет и лязг, так что морякам, чьи каюты находились с левого борта, не позавидуешь. Не заснут до тех пор, пока не закончится операция, не пройдет отшвартовка, и суда не разойдутся в разные стороны, чтобы пойти своими прежними курсами.

При появлении доктора находящиеся на палубе моряки подступили поближе, надеясь услышать из первых уст хотя бы скупую, предварительную информацию. Понимали, что доктор выкроил пару минут, вышел на свежий воздух не для разговоров, а перевести дух, собраться с мыслями, может, прокрутить в голове операцию, принять какое-то новое решение, поэтому вопросов не задавали. Не мешали и не отвлекали. Оживились, когда Воробьев направился к ним. Попросил:

- Угостите сигаретой.

К нему тут же потянулись несколько рук с открытыми пачками, защелкали зажигалки. И снова ни о чем не спрашивали, надеялись, что доктор найдет возможность поделиться парой слов, удовлетворит любопытство. Доктор курил молча, затягиваясь глубоко, часто, будто с жадностью. Сигарета сгорала быстро, еще пара-тройка таких затяжек, и хирург вернется в операционную, так и не прояснив ситуацию.

- Как там индус? - не выдержал Левченко, набравшись храбрости вперемешку с наглостью. - Живой еще?

Вопрос прозвучал бестактно, получалось, что "востоковцы" сомневались в профессионализме своего главврача, не верили, что тот сможет "вытащить" раненого с того света, не говоря уж про то, чтобы спасти ему руку, поэтому и интересовались живучестью иностранца. Беспокоились, сможет ли обескровленный и ослабленный индонезиец противостоять украинскому эскулапу. Прямо как в анекдоте, когда один хирург возле операционного стола спрашивает другого: "ну что, будем оперировать, или пусть поживет"? Воробьев либо не усмотрел бестактности, либо не обратил на это внимания, понимая, что моряки ждут новостей из операционной не ради праздного любопытства, а действительно переживают за коллегу. Пусть и иностранца. К тому же для некоторых "востоковцев" непредвиденная швартовка принесла дополнительные хлопоты. Тот же Левченко, например, который вместо того, чтобы смотреть сейчас фильм или дремать в каюте, наблюдает за центральными креплениями, за кранцами, чтобы, не дай бог, не случилось ничего непредвиденного. Другой матрос следит за швартовыми концами на баке, третий - на корме. И вахта продлится до конца операции. То же самое можно сказать про штурманскую службу на мостике, про механиков в машинном отделении, для них чрезвычайная ситуация тоже принесла головную боль.

- Сложный случай, - поделился доктор. - Состояние в норме, жить будет, а вот насчет руки большие вопросы. Циркулярка до самой кости достала, перерезала сосуды, сухожилия, рука, по сути, только на кости держится. Пытаемся спасти, отстоять, делаем все возможное, но полной гарантии нет.

Сообщение восприняли с оживлением. Плохо, конечно, если человек останется без руки, но живой, вот что главное. С одной рукой жить можно, ничего, привыкнет. Тем более рука левая.

А доктор основательно проникся пониманием к слушателям, и, спросив время, добавил:

- Сейчас проведем еще одно переливание крови, посмотрим, как он себя поведет, как организм выдержит нагрузку. Если нормально, будем сшивать-скраивать порезанные сосуды, сухожилия, мышцы, спасать руку. Если возникнут осложнения, то придется ампутировать. Жизнь дороже.

Доктор сделал шаг к двери.

- Значит, вся проблема лишь в руке? - уточнил Левченко. - Значит, вопрос лишь в одном - резать или не резать?

Воробьев устало улыбнулся.

- Ампутировать недолго, это дело много ума не требует. Пока есть хоть мизерный шанс спасти конечность, будем биться. Часа через два все будет ясно.

У Левченко вопросов больше не было, у остальных тем более, и доктор, провожаемый уважительными взглядами, скрылся за дверью. Моряки одобрительно переглянулись, короткое общение наглядно подтверждало укоренившееся высокое мнение о судовых эскулапах, и обнадеживало. Слава богу, на "Востоке" настоящие врачи. Можно не бояться никаких хворей.