Глава 37ОдессаВ Одессу пришла настоящая осень, с теплыми днями, с прохладными ночами и утрами, она напоминала о себе участившимися гулкими прибоями и всполохами волн на опустевших пляжах, покрывала листьями улицы, тоже заметно опустевшие после отъезда курортников, и привносила в город неторопливую размеренность, покой и умиротворение. Одесситы переводили дух после шумного лета, оставшись наконец-то одни в родном городе, предоставленные сами себе. Никифор любил осень, эта пора была его любимым временем года, хотя и наполняла ожиданием приближающейся зимы, слякотной и тоскливой. По осенней Одессе Никифор мог бродить сколь угодно долго, из одного конца города в другой, от Приморского бульвара до проспекта Шевченко, и не кратчайшим маршрутом, а с посещением любимых с детства мест. Зайти на "Соборку" - любимое место футбольных болельщиков, потом неторопливо, в такт безмятежным прохожим, прогуляться по улице Дерибасовской до улицы Пушкинской, густой и тенистой летом от бесчисленного множества каштанов, и усыпанной листьями осенью, зайти в кафе, подкрепиться чашечкой кофе с парой бутербродов, поболтать с соседями по столику, или молча посидеть в уголке наедине со своими мыслями. Помечтать, заглянуть в обозримое будущее, порадоваться тому простому счастью, что судьба подарила возможность родиться в самом красивом городе на земле, и поудивляться, как люди могут жить где-то вне Одессы, без ласкового солнца, без моря, без одесского колорита. Впрочем, жить то могут, ибо человек приспосабливается к любым условиям жизни, но какая это жизнь? Существование, а не жизнь.
Боже мой, как давно это было, совсем в другой жизни, и странно, что так отчетливо помнится. Никифор с грустной улыбкой смотрел из машины на улицу, на беспечных прохожих, и поражался способности памяти навеки вечные запечатлевать эпизоды из прошлого, сохраняя не только подробности, а и душевные переживания, по-юношески светлые и чистые. Так и придется нести их теперь одним багажом вместе с сегодняшней реальностью, разнящейся с далекой юностью как небо и земля.
Никифор опустил боковое стекло, намереваясь выбросить погашенную сигарету, и не решился. Любимая улица Пушкинская хоть и не выглядела идеально чистой, и булыжная мостовая не стала бы хуже от брошенного окурка, тем не менее Никифор поискал глазами урну. Увидел метрах в двадцати, вышел из машины. Урна стояла у входа в кафе, где часто доводилось бывать, и где, как помнится, всегда потчевали фирменным блюдом - сосисками с бульоном. Две-три сосиски со стаканом бульона обходились, дай бог памяти, копеек в семьдесят, и наполняли сытостью минимум на полдня. Дешево и сердито. Никифор глянул на часы, до звонка шефу оставалось менее трех минут. Жаль, не успеет заглянуть в кафе, можно было бы перекусить, вспомнить юность.
Никифор вернулся в машину. Набрал нужный номер, и немало удивился, сразу же услышав ответ. Подумал с усмешкой, что прежняя критика пошла на пользу, хоть и посылалась шефу мысленно, про себя, и ни в коем случае не вслух. У Никифора хватало ума-разума и осторожности, чтобы соблюдать дистанцию, и всесильному руководству не противостоять. Норов хорош в отношениях с людьми своего круга, а в общении с руководством, особенно с таким как шеф, про гордыню следует забыть, наружу не выпускать, и не обозначать ни взглядом, ни движением бровей, ни намеком. Быть тише воды, ниже травы. Не паинькой, конечно, не слизняком, не угодливым сверх меры, а эдаким сверчком на своем шестке.
- Слушаю, - пророкотала трубка довольно бодрым голосом. Кажется, шеф пребывал в духе. Интересно, каким он будет через пару минут…
- Здравствуйте, - Никифор на всякий случай тоже начал бодро, не зная, какое впечатление произведет новость, и не опережая события. - Есть информация по Дальнему траншу...
Трубка молчала. Можно подумать, собеседник соображал, о каком дальнем транше идет речь. О Дальневосточном, о каком же еще. О "Востоке", о чем же еще.
- Надеюсь, новость хорошая?
Никифору показалось, что шеф усмехался. Он или не ожидал ничего неприятного, свыкшись с успехами, и потому полностью исключая нежелательный поворот в развитии событий, или решил прикинуться простачком. Никифор воздержался от конкретного ответа, предоставив шефу самому оценить новость.
- Россияне заменили инспекторов… Обоих.
Шеф на секунду замолчал. Пусть подумает, поломает голову.
- Сколько времени они пробыли на судне?
- Двадцать дней.
- Маловато. - Протянул шеф. - Что-то быстро слиняли. У них что, такой график работы? Может, смена запланированная?
Никифор похолодел. Простой, в общем то, вопрос высветил всю сложность сложившейся на "Востоке" ситуации, Никифор чуть ли не впервые осознал, насколько близка опасность, насколько велик риск, сопровождавший на пути к вожделенной цели, к богатству. Боже мой, а ведь раньше почему-то считал, что опасность если и есть, то далеко, где-то за горизонтом, и никогда не приблизится, не коснется, не обдаст своим холодным дыханием. Неужели приблизилась, неужели обдала? Пожалуй, так и есть. По сути дела, с "Востока" за два месяца после выхода в море пришла одна-единственная светлая весть, когда водолазы забрали контейнеры с товаром. Весть долгожданная, радостная, подтвердившая успешный ход операции, но, к сожалению, не ее завершение. А они успокоились, они посчитали свою часть дела выполненной, и преждевременно утерли руки. Слишком сильно уверовали в дальновидность и могущество шефа, во всесилие денег, в удачу, в его величество случай, и легкомысленно забыли о реальности. О правосудии, о том, что кроме сговорчивых здравомыслящих ментов наподобие полковника Акимчука есть тупорылые менты наподобие майора Днестровского, девиз которых: сам не ам, и другим не дам.
- Вполне возможно, - неуверенно молвил Никифор, не желая подтверждать предположение шефа, но и не осмеливаясь открыто возразить. - Правда, по судну прошла информация, что сладкую парочку сняли за злоупотребление своим положением…
- Вот как? - шеф оживился. - Чем же они злоупотребили, если впали в немилость начальства?
Шеф тоже не хотел слышать подтверждений своим соображениям, поэтому аморальное поведение инспекторов готов был воспринять за истинную причину отставки.
- Якобы, старший инспектор стал вызывать недоверие, потому что украинец, и мало того, что земляк, так еще и бывший работник "Антарктики".
Мобильник затих. Шеф задумался о резонности, о весомости довода, и не находил никакой логики. Можно подумать, российские рыбные чинуши не знали, кого направляли на "Восток", и смешно предполагать, что украинские корни старшего инспектора стали для них сюрпризом. Через три недели командировки. Нет, причина не в этом, причина в другом.
- А Ковалева почему отозвали?
По ровному голосу трудно было понять, как шеф оценил информацию, и это смущало. Никифор боялся не попасть в унисон настроения шефа.
- Скорее всего, ни за что, просто за компанию.
Уверенность Никифора шефу не понравилась. И ответ тоже.
- Значит, он выполнил задание…
Никифор недовольно качнул головой из стороны в сторону, уязвленный и раздосадованный. Можно подумать, что он близко знаком с российскими инспекторами, только что прибыл с "Востока", и оперирует личными наблюдениями, а не опирается на информацию своего человечка. Что узнал, то и передает. Может, выполнил задание, а может, наоборот, не справился.
Впрочем, шеф имел все основания для сомнений, действительно, все загадки-разгадки по этому поводу представляют собой голые домыслы, и строятся, вдобавок, на песке. Хорошо бы, если так. Но как же тогда послания с "Востока"? Туфта? В том то и дело, что не туфта, а убойная информация, и это единственное, в чем можно не сомневаться. К сожалению, каждая строчка подтверждена фактами, подводными съемками, общением Ковалева с капитаном, превращение водолазов в кинооператоров. Короче, ни хрена хорошего, и в этой заварушке преждевременная и неожиданная замена инспекторов спокойствия не добавляет. Менты просто так, без причины, лишнего движения не сделают, пальцем не пошевелят, а тут вдруг целую рекогносцировку затеяли. Ради чего, интересно? Хрен их поймет. Но если инспекторов отправляют на берег не по служебной линии, не за допущенные прегрешения, то можно сделать вывод, что шеф прав насчет успешно выполненного задания. Какое тут может быть спокойствие? Вдобавок Григорий с Никитой молчат, как бы не угодили в Рязани в СИЗО.
- Я заказал собрать информацию на Чабана, - поделился Никифор, памятуя, что разговор может прерваться в любой момент, и можно не успеть с вопросом. - Деньги выплатил…
- Дай отмашку, - без раздумий прервал шеф. - Теперь его биография ни к чему, а твоему полковнику незачем лишний раз светиться, погореть может. Деньги оставь, не разочаровывай человека, хотя он нам уже больше не пригодится. Никогда. Ты понял меня?
- Да, - неуверенно сказал Никифор, и тут же поспешил исправиться, добавил более уверенно: - Полковник нам больше не нужен…
- Действуй, но аккуратно чтоб. Все, до связи.
Никифор покосился на трубку, словно ища подтверждения. Не дождался, и уверовал, что шефа понял совершенно правильно. Впрочем, ничего сложного в намеке шефа не было, полковник давно ступил на тонкий лед, в тот первый день знакомства. Судьба, ничего не попишешь. Плохо, что на этот раз общение с шефом носило безрадостный оттенок, не обещая ничего хорошего. Мрачный оттенок получился у сегодняшнего разговора. Дай бог, если только у сегодняшнего.
* * *
Начальник Портового РОВД полковник Акимчук никак не мог решиться на звонок в райцентр, где родился и крестился Виталий Чабан, из-за чего с самого утра пребывал в неважном настроении. Павел Юрьевич узнал фамилию кадровика, которому собирался позвонить, накрепко запомнил номер телефона, продумал и наизусть зазубрил, как отче наш, первые фразы разговора, а поднять трубку никак не мог. Иногда телефон требовательной трелью сам напоминал о себе, и в такие моменты хозяин кабинета облегченно переводил дух, мысленно благодаря абонента за предоставленную передышку, за возможность на короткое время отвлечься от непростого решения со звонком. Разговор с районным кадровиком представлялся рискованным и опасным, способным легко и непринужденно перечеркнуть завязавшуюся дружбу с Никифором, и, что уж скрывать, поломать судьбу. А то и жизнь. В такие минуты Павел Юрьевич клял себя последними словами за жадность, за беспринципность, подвигшие на сговор с криминалом, но тут же вспоминал полученные от Никифора денежные суммы, обещавшие в недалеком будущем решить все финансовые проблемы, теплел душой, и окончательно терялся в оценке собственного поступка. По сравнению с первыми гонорарами последняя цифра в пять тысяч долларов погоды не делала, и Павел Юрьевич, если бы имел такую возможность, предпочел бы от нее отказаться, с малой родиной Чабана не общаться, и на рожон не лезть. Фамилия мало того, что звучная, запоминающаяся, так еще и наверняка фигурирующая в определенных бумагах, и при первом же озвучивании способная произвести вселенский шум. Днестровский только этого и ждет, давно ушки топориком держит, эфир прослушивает. Интересно, как майор отреагирует, когда узнает, что звучной фамилией интересуется его непосредственный начальник? Изумится, поди, удивится, может, даже обрадуется. Или останется равнодушным, ожидая именно такое развитие событий. Может, уже давно держит любимого начальника под колпаком. Воспитал на свою голову, пригрел змею в собственном отделе, трясись вот теперь. Трясись не трясись, а звонить надо.
Полковник потянулся к телефону, положил пятерню на трубку, приподнял, снова опустил. Пожалуй, надо заглянуть в холодильник, смочить горло, а потом уже звонить. Открывая холодильник, усмехнулся невесело, не веря произошедшим с ним переменам, и поражаясь. До чего дошло, а? Он, полковник, начальник РОВД, с самого утра набирается духа позвонить, и никак не наберется, никак не снимет трубку… Не хватало бы еще взяться считать до ста, и на сто один позвонить. Или лучше до тысячи. Хм, скажи кому, засмеют. Только вряд ли поверят, потому что при любом раскладе никогда не скажет о причине своей нерешительности, граничащей со страхом. Да, именно со страхом. И еще с надеждой, что поручение Никифора станет последним. Слабая, правда, надежда, наивная, Никифор теперь не отстанет до самого конца. Или пан, или пропал.
Павел Юрьевич задумчиво открутил пробку на бутылке, скривился в невеселой усмешке. Скорее всего, последний исход более вероятен, и немудрено, что звонок в райцентр станет первым шагом на этом пути. Павел Юрьевич приложился к бутылке, не замечая ни прохлады напитка, ни сильной загазированности, опорожнил наполовину. Выдохнул, прокашлялся, и, не боясь быть услышанным, громко выругался. Настраивал голос, поскольку районный кадровик хоть и пребывает в звании лейтенанта, хоть и зеленый, но в разговоре с ним в голосе не должно звучать никаких посторонних оттенков. На всякий случай. Для пущей надежности Павел Юрьевич несколько раз кашлянул, причем так громко, что не сразу расслышал трель телефона. Звонок показался очень кстати, предоставляя возможность настроить голос.
- Акимчук, слушаю вас, - отозвался полковник, настраивая интонацию на предстоящий разговор с кадровиком, и с удовлетворением отметил, что голос звучит ровно, спокойно, разве лишь немного устало. Это допустимо, принимая во внимание разгар рабочего дня.
- Добрый день, - послышалось в трубке, обдав холодком. Голос Никифора Павел Юрьевич узнал бы среди ночи. - Извините, если не вовремя беспокою. Я приходил к вам вчера, с жалобой на соседа. Помните?
- Помню, - неуверенно сказал полковник, сообразив, что речь идет о вчерашней встрече в кафе, и что соседом значится тот самый злосчастный Чабан. Ни дна ему, ни покрышки. - Слушаю вас.
- Еще раз прошу простить великодушно, но этой жалобе не надо давать хода. Погорячились мы оба, товарищ полковник, позволили себе лишнее, а остыли, и образумились. Да и не соседское это дело вмешивать в свои разборки милицию. Верно? Сами во всем разобрались, обо всем тихо-мирно договорились.
Акимчук боялся поверить, что Никифор отменяет поручение насчет Чабана, да и как поверить, если со вчерашнего дня только и думал про это, ночь не спал, сегодня с самого утра до язвенных коликов дошел, и вдруг ситуация разруливается самым благожелательным образом. В самый нужный момент, секунда в секунду. Как в сказке. Павел Юрьевич готов был поблагодарить абонента за новость, за правильное решение, но вовремя спохватился, и сердито пробурчал:
- Раньше надо было думать, уважаемый, а то очень уж просто у вас все получается, если по каждому поводу пишете необдуманные заявления в милицию. Погорячились они, видите ли, вгорячах, видите ли, друг дружку за грудки взяли, а на следующий день на мировую пошли. А ваше заявление, между прочим, уже в разработке, участковый уже свидетельские показания собирает. Об этом вы подумали?
Павел Юрьевич наполнялся радостью, и больше всего боялся выставить свое состояние наружу, не дать Никифору заметить появившееся ликование. Павел Юрьевич имел полное право для торжества, вернее, получил такое право, и все еще не верил услышанному, слишком уж неправдоподобно легко и просто разрешилась проблемная ситуация. Никифор словно прочувствовал тревожные раздумья полковника, проникся сочувствием, если решил отменить вчерашнее задание. Соображает парень, сразу видно. Главное, не потребовал бы назад гонорар, хоть и не ахти какая сумма, но все-таки. Павел Юрьевич похвалил себя за находчивость, он тоже не промахнулся, умно поступил, своевременно поведав о предпринятых действиях. Никифору ни к чему знать о нерешительности полковника, о раздумьях возле телефона, пусть считает, что заданию дан ход, и полученные на это дело бабки давно пущены в оборот.
- Подумали, - виновато признался собеседник, но настолько неуверенно, что проще было предположить обратное. - Поздновато, конечно, спохватились, но лучше поздно, чем никогда. До нас ведь как до утки - доходит на третьи сутки. Посодействуйте, товарищ полковник, а то с моей стороны некрасиво получится, если завтра участковый явится, вопросы начнет задавать, протокол писать. Соседи не поймут, мы ведь уже мировую отметили… Магарыч с меня, товарищ полковник. Когда можно забрать заявление?
Павел Юрьевич почувствовал за спиной крылья, и на бутылку с минералкой смотрел с таким умилением, словно на чудодейственную настойку, способную исцелить не только болячки, а и душу. Внутри зрела бравурная мелодия наподобие победного марша, готовая вырваться наружу, и в предотвращении этого Павел Юрьевич недовольно буркнул:
- Хорошо, на первый раз замнем. Но если еще раз поднимите этот вопрос - пеняйте на себя, раскручу на полную катушку. Обоих с соседом. Поняли? Приезжайте ближе к концу дня, сейчас мне некогда с вами заниматься.
В трубке еще звучали благодарственные слова, а полковник уже положил ее на аппарат, и радостно потер руки. Боже, до чего же торжественные моменты бывают в жизни, до чего же хорошие и яркие мгновения случаются в этой гребаной повседневности, в этих опостылевших бумагах… Ради таких мгновений стоит жить, стоит рисковать, и он поступил правильно, мудро поступил, тонко, расчетливо, он угодил в самую десятку, приняв предложение Никифора. Вырвался из грязи в князи, разбогател ни на чем, не приложив никаких особых усилий, если не принимать во внимание потрепанные нервы. Никифор пролил бальзам на душу, ибо его звонок означает, что отмененное задание было последним. Стороны выполнили свои обязательства, остались взаимно довольными, и претензий друг к другу не имеют. В конце работы они встретятся в условленном месте в кафе, и разбегутся в разные стороны, разойдутся как в море корабли. Теперь, слава богу, все позади, можно перевести дух, расслабиться, и хорошенько отметить историческое событие. Иначе нельзя.
Акимчук набрал внутренний номер Днестровского, спросил устало:
- Ты у себя? Есть предложение… Тоже об этом думал? Вот что значит взаимопонимание. Сходи лучше сам, никого не посылай, не давай повода для лишних пересудов. И не скромничай, угощение за мой счет. Повод есть. Ладно, потом скажу.
Павел Юрьевич положил трубку, качнул недовольно головой. Зря расщедрился, надо было раскинуть "поляну" на двоих, как обычно, а не выпендриваться, не показывать крутизну, и уж тем более не фантазировать про появившийся повод. Как-то само собой с языка сорвалось, вытолкнулось наружу бурлившей в душе радостью. Надо срочно придумать повод для застолья, пока майор отоваривается в "подшефном" супермаркете.
* * *
Анатолий будто угадал мысли начальника, и отсутствовал почти полчаса, время более чем достаточное для выработки целой легенды, не то что для объяснения неожиданно появившегося желания выпить. Полковнику не пришлось ничего придумывать и объяснять, в конце концов, окончание напряженного рабочего дня достаточно весомый повод для стопочки. В их нервной и опасной работе стопочка сравнима с фронтовыми наркомовскими сто граммами, иначе недолго свихнуться. При таком криминале, при таком разгуле преступности каждое дежурство может оказаться последним, так что не до служебных тонкостей и не до сантиментов. Кто хозяин в Портовом РОВД? Он, полковник Акимчук. И точка. Вот выйдет на пенсию, уйдет потихоньку на покой, тогда командуйте на свой манер, кто и как захочет, пусть хоть майор Днестровский, а пока ни-ни! Как он скажет, как повелит, так и будет.
Павел Юрьевич повел заблестевшими после двух стопок глазами на Днестровского, махнул рукой:
- Наливай еще по одной, майор.
Днестровский глянул на бутылку, определяя на глазок количество оставшейся жидкости, и прикидывая примерные порции. Стаканы наполнил ровно, одинаково. По давней привычке пустую бутылку убрал в портфель. В таком деле улики нельзя оставлять. Поднял рюмку, сказал коротко:
- За успех нашего дела, - и, не чокнувшись, выпил.
Начальник последовал его примеру. Закусив, глянул на часы. До встречи с Никифором оставались минуты, пора выдвигаться на исходную позицию. Днестровский взгляд начальника расценил верно.
- Понял, Павел Юрьевич, закругляемся.
Однако майор ошибся.
- Не закругляемся, а делаем небольшой перекурчик. Побудь полчасика у себя в кабинете, я отлучусь в одно место, транзитом через универсам, и продолжим заседание. Ясно, майор?
Распоряжение начальника для подчиненного закон. Майор встал, щелкнул каблуками:
- Так точно, товарищ полковник!
Полковник еще раз глянул на часы, словно предлагая сверить время перед началом важной операции, и следом за помощником вышел в коридор. Закрывать дверь не стал, в кабинет в отсутствие начальника пока еще никто не осмеливался входить, тем более майор остается здесь, и тем более место встречи с Никифором почти по соседству с РОВД, десять минут туда, десять обратно, десять на "Универсам". Мысль о встрече плавно перешла в приятные размышления о гонораре, о дополнительных пяти тысячах долларов, и такой случай непозволительно не отметить, не подкрепить еще одной бутылочкой.
Напротив кабинета Днестровского полковник предупредительно поднял указательный палец, напомнил:
- Продолжение следует!
Днестровский приложил руки к груди. О таких моментах, мол, можно не напоминать. Оказавшись у себя в кабинете, прикрыл плотно дверь, взялся за мобильник. Клацнул кнопкой, и через несколько секунд протрезвевшим голосом сообщил:
- Он только что вышел. Обещал вернуться через полчаса, значит, место встречи где-то неподалеку. Не с женщиной, уверен, на свидание с женщиной на пять минут не ходят, тем более поддатым. Да, если будут улики, берите обоих. Жду вестей.
Майор положил телефон на стол. Сел, прикрыл лицо ладонями. Полковник Акимчук действительно вернется в свой кабинет через полчаса, или даже раньше, поскольку на обратном пути ему уже не придется заходить в "Универсам", и вернется не один, а в сопровождении собровцев, и уже не в должности начальника РОВД, а подозреваемым в пособничестве бандитам. Тяжелый случай, в который трудно поверить, не хочется верить, но верить приходится. Факты упрямая вещь, и пока они свидетельствуют против полковника Акимчука. Тоже бывшего полковника, скорее всего. Вадим прав в своих убеждениях о не случайности океанской швартовки "Востока" с индонезийским сухогрузом, о не случайности исчезновения двух антикоррозийников, прав в своих предположениях о водолазах, о не случайности смерти индонезийского матроса. Все это было заранее подстроено, и подстроено после того, когда бандиты узнали о возбуждении дела по факту гибели водолаза в Ильичевском порту, о командировке на "Восток" одного из лучших сыщиков рязанского УВД. Бандитов кто-то проинформировал, предупредил, а кто мог это сделать, если о дальневосточной командировке Ковалева знали всего три человека - сам Ковалев, полковник Акимчук, и майор Днестровский. Кто из них троих мог предупредить? По законам здравой логики из числа предателей первым выпадает он, майор Днестровский, поскольку никому и никогда про Ковалева не говорил, ни единого слова, разве лишь в бреду. Вторым исключается Ковалев, не мог же он действовать против себя, тем более ставить под угрозу жизнь жены. И остается полковник Акимчук, непосредственный начальник, строгий и вместе с тем душевный. Как сегодня, например. Интересно, по какому поводу он расслабился, расщедрился? Ничего, скоро узнаем.
Анатолий глянул на часы. Прошло семь минут, с минуты на минуту собровцы подадут голос. Неужели полковник предатель? Легче застрелиться, чем в такое поверить. Или лучше напиться до беспамятства, до потери чувств, и не слышать, не знать ни о каких человеческих пороках, ни о каком предательстве.
* * *
В условленное место Акимчук добрался за пять минут. Он мог бы оказаться там еще быстрей, если бы не строгий наказ Никифора, и не правила конспирации. На этот раз Никифор почему то отошел от ранее заведенного правила встречаться в кафе или в барах, где можно с бокалом пива сидеть хоть полдня, не привлекая внимания, и сегодняшнюю встречу назначил на улице, у кинотеатра. Хорошо хоть не у телефонной будки, не у кассы, а в машине. Сегодня Никифор избрал для себя роль частника-"бомбилы", отведя Павлу Юрьевичу роль пассажира. Не прибыльного, правда, не для наваристой езды за город, а всего лишь для перемещения на соседнюю улицу, о чем никто, естественно, догадываться не должен. Полковник сядет в машину для получения причитающегося гонорара, для чего совсем необязательно ехать за город.
Подходя к кинотеатру, Акимчук незаметно, не поворачивая головы, окинул взглядом все машины, стоявшие в непосредственной близости от места встречи, и сбавил шаг. Черной "Ауди" не было, Никифор почему-то задерживался. Павел Юрьевич неторопливо проследовал в направлении кассы, намереваясь в ожидании компаньона минуту-другую полюбоваться списком фильмов и фотографиями актеров, а заодно оглядеться по сторонам. По профессиональной привычке, не из опасений. Улица как улица, ничем не примечательна, разве лишь более многолюдная из-за соседства с кинотеатром. Мимо прямиком к кассе прошли два парня, подсчитывая деньги и прикидывая, останется ли на пиво, и не лучше ли поменять кинотеатр на пивбар. Сошлись на том, что глянут на афишу, и примут решение. Какое именно решение приняли парни, Павел Юрьевич не узнал, ибо в этот момент затемненное стекло стоявшей неподалеку "Таврии" опустилось, открыв взору знакомый профиль. Акимчук чертыхнулся про себя, осторожность компаньона выходила за все мыслимые рамки. Обещал приехать на черной "Ауди", а прибыл на красной "Таврии". Конспирация, конечно, нужна, осторожность тем более необходима, но всему есть предел, а он собственной тени боится. Нашел с кем играть в кошки-мышки, мудила. Однако возмущаться было не резон, да и некогда, и Павел Юрьевич с равнодушным лицом отошел от афиши. Прошел мимо одной машины, мимо другой, возле "Таврии" наклонился к водителю, о чем-то негромко спросил. О пути следования, о чем же еще. Водитель кивнул головой на сиденье рядом, и пока пассажир обходил машину, поднял стекло.
- Ну вы и конспиратор, - усмехнулся Павел Юрьевич, втиснувшись в тесноватый для его комплекции салон. - От меня то зачем таиться, мне то зачем загадки загадывать? Не доверяете, что ли?
Никифор покосился на двух парней, отошедших от кассы и двигавшихся в их сторону, и смерил полковника странным взглядом. То ли насмешливым, то ли ироничным, то ли презрительным. Нехорошим, короче, взглядом, и будь Павел Юрьевич не навеселе, наверняка обратил бы на это внимание. Павел Юрьевич смотрел на барсетку справа от Никифора, и ждал не ответа на свою реплику, а конверт с деньгами.
- Не доверяю, полковник, - холодно признался Никифор, ввергнув Павла Юрьевича в негодование. - Ты предатель, а предателям нет веры, и ты это прекрасно знаешь.
Павел Юрьевич едва сдержался от достойного ответа, и сдержался не из-за боязни лишиться гонорара, а из-за правоты бандита. Каждое слово как удар кнутом по больному месту, каждый довод как истина, против которой не возразишь. Да и какой смысл возражать, кому возражать? Раньше надо было думать, а сейчас поздно что-то изменить, сейчас можно разве лишь уйти, наплевав на деньги, пусть подонок подавится ими. Павел Юрьевич взялся за ручку дверцы.
- Куда? - гневно зашипел Никифор, вцепившись в плечо. - Сидеть!
С такой бесцеремонностью полковник Акимчук сталкивался впервые за последние десятки лет, с тех пор, когда на плечах засверкали офицерские звездочки. Хорошо хоть сейчас не при мундире, и грубая бандитская хватка пришлась не на погоны. Забушевавший в груди гнев скрашивало то обстоятельство, что парни почему-то задержались возле "Таврии", в последний раз, видимо, прикидывая содержимое карманов, и непроизвольно взывали к осторожности.
- Трахать верблюда, вот куда, - Павел Юрьевич полуобернулся, намереваясь скинуть с плеча бесцеремонную руку, и замер. В левой руке бандита вместо ожидаемого пухлого конверта находился пистолет с глушителем, при виде которого полыхавший в груди гнев сменился вначале на удивление, потом на испуг. Павел Юрьевич оставил попытку освободиться, не веря в скорую и страшную развязку. - Ты что задумал, сучара? Кого пугать вздумал, нелюдь? Ты знаешь, что за это будет?
- Знаю, - Никифор продемонстрировал недавнему соратнику страшную усмешку, и в тот же миг глушитель дернулся, отозвавшись глухим коротким щелчком, и пронзив болью сердце.
Правая рука полковника медленно поползла вниз, и туда же, на панель, стала бессильно клониться наливающаяся свинцовой тяжестью голова. Павел Юрьевич поверил в серьезность намерений бандита, и эта запоздалая мысль была последней в его жизни. Полковник не почувствовал контрольного выстрела в голову, не видел, как парни возле "Таврии" выхватили пистолеты, и что-то закричали. Никифор повернул ключ зажигания, надеясь скрыться, и несколько раз выстрелил через стекло. Часть осколков полетела на улицу, часть, результат дружных ответных выстрелов, в салон, засыпая два тела. Никифору не повезло, угнанная специально для встречи с полковником "Таврия" так и не завелась, категорически отказавшись оказать пособничество убийце, а вот в другом повезло: первая же пуля угодила ему в голову, избавив от ненужных страданий, мук и иллюзорных надежд. Когда один из парней открыл дверцу, Никифор сидел за рулем, откинувшись на сиденье, и смотрел на Павла Юрьевича. Видимо, он так и не понял, откуда пришла расплата.
Парень убрал пистолет в наплечную кобуру, достал мобильник. Сказал глухо:
- Они встретились, товарищ майор. Улики есть. Два трупа… Вроде все нормально, вроде никто из граждан не пострадал, крики, правда, были. Понял, ждем.
Не убирая мобильник, поведал напарнику:
- Запасайся свидетелями, пока не разбежались, сейчас тут вся одесская милиция соберется. Вместе с прокуратурой…
|